Какое мне дело до всех до вас, а вам до меня?

Если кто-то не смотрел «Последний дюйм» 1958 года, то посмотреть его нужно обязательно.

Не просто потому, что фильм хороший. Он ещё совершенно особый, и на фоне советского кино тех лет, можно сказать, уникальный. Многие из тех, кто первый раз смотрел «Последний дюйм» в детстве, не сомневались, что фильм точно иностранный.

В нём отличная цветная картинка, электронная музыка за кадром (впервые в советском кино), подводные съёмки с акулами, главный герой, как будто только что из Голливуда (на самом деле исполнитель роли Бена Николай Крюков был родом из тверской деревни Замытье), и совершенно замечательная история в духе суровой лирики Хемингуэя.

Кстати, многие по инерции считают, что Джеймс Олдридж, по рассказу которого был написан сценарий — американец. Но он английский писатель с австралийскими корнями.

Хотя, конечно, всякий взрослый советский человек сразу же считывал в этом фильме привычную идеологическую канву с критикой звериной гримасы американского капитализма, где каждый сам за себя и никому ни до кого нет дела.

Об этом и главная песня этого фильма. О ней отдельный разговор.

Почему эта песня так врезается в сознание?

А она действительно врезается, и очень сильно. Об эффекте этой песни отлично написал Михаил Веллер в повести 👉«Моё дело».

Она звучит в тот момент, когда истерзанный акулой, обездвиженный и истекающий кровью Бен Энсли командует сыну «Давай!» и маленький Дэви, как волжский бурлак, начинает тащить его на полотенце к самолёту, изо всех сил упираясь детскими сандалиями в песок.

Этот фрагмент — тот самый случай, когда в одной точке идеально сходятся правильно выбранный момент фильма, правильный видеоряд и правильная песня. Никакой надрывного драматизма, никакого пафоса и никаких рыдающих скрипок на тему «бедный героический мальчик!», а эта мужская, с привкусом джаза, очень суровая и циничная песня про войну, исполненная пробирающим до костей низким голосом : «Тяжёлым басом гремит фугас…»

И действительно, тяжёлый бас — бас-профундо Михаил Рыбá.

Рыбá — родился и вырос в Польше, но в 1939 году бежал от оккупации немцев в СССР (тогда ему было 16 лет). Он выучил русский, окончил Московскую консерваторию, некоторое время пел в Большом театре, а потом всю жизнь служил солистом в Московской филармонии.

Он был мягким и скромным человеком и очень тонким камерным певцом с огромным репертуаром от Генделя до Шостаковича, но в итоге ему не досталось даже звания Заслуженного артиста. Много пел в кино, но в титрах к фильмам никогда не указывался.

Эта песня совершенно неотделима от его голоса и личности, а поскольку и то, и другое уникально, ни у кого до сих ещё не получилось её перепеть. Любая попытка (а пытались многие) выглядит жалкой пародией.

Кто её написал?

Автор слов в этой песне — Марк Соболь. Это рассказ о том, как погиб в бою лихой американский лётчик Боб Кеннéди.

Есть ли тут какие-то связи с историческим Робертом Кéннеди — вопрос открытый. Но скорее всего, это просто совпадение.

Музыку к фильму, в том числе, и эту песню, написал Мечислав Вайнберг — серьёзный академический (симфонический и оперный) композитор, которого очень ценил Шостакович. Его главная опера «Пассажирка» в последние годы с триумфом идёт на многих сценах мира.

Вайнберг, как и Рыба, был беженцем из буржуазной Польши, беспартийным и евреем, поэтому зелёный свет для движения его карьеры, естественно, никто не включал.

Он даже в Бутырке сидел в 1953 году по подозрению в причастности к «делу врачей» (его жена была племянницей одного из этих врачей). И если бы не письмо Шостаковича в защиту Вайнберга, адресованное Берии, и внезапная смерть Сталина, не известно, чем бы это закончилось.

Поэтому кино было для него самым доступным способом заработать на жизнь, и он написал довольно много музыки к художественным и анимационным фильмам, которые мы все смотрели (от «Летят журавли до песенок из «Винни Пуха»). Но куплеты Бена Энсли — это его главный шедевр в жанре киномузыки.

Как это сделано?

Во-первых, мелодия этой песни — редкое по точности совпадение со смыслом слов. Во-вторых, Вайнберг очень точно рассчитал эффект этой песни в фильме. Она звучит трижды, и каждый раз производит разное впечатление.

В первый раз (в самом начале фильма) она проходит в виде бодрой эстрадной песенки из барного музыкального автомата. Просто фон, джаз, знак американского колорита (дело происходит в баре для американцев в Египте), не больше.

А вот второй раз она сопровождает ту самую, главную сцену, когда Дэви тащит отца к самолёту. И тут меняется всё.

Замедляется темп и включается полный симфонический оркестр с женским хором, поющим без слов простой мотив из двух повторяющихся нот.

Если можно выразить в музыке русскую идиому «доползти на зубах», то это как раз тот случай. И песня про бесшабашного пофигиста Боба Кеннéди превращается в суровый эпос и придаёт фильму другое смысловое измерение.

Третий раз она звучит в конце в первоначальном варианте, замыкая круг этой истории («как будто ничего и не было»).

Конечно, это ещё точный режиссёрский расчёт (режиссёров в этом фильме двое: Никита Курихин и Теодор Вульфович).

Теперь, спустя 60 лет, мы слышим эту песню уже другими ушами, которые знают и знаменитые 👉«16 тонн» The Platters (гибкая пластинка с этой песней вышла в СССР в 1961 году), и Высоцкого. Всё это мы «узнаём» в ней как бы в обратной перспективе, и от этого она становится только лучше.

«Последний дюйм» обязательно нужно посмотреть всем мальчикам от девяти и до пятидесяти. Всем будет полезно.

Тем, кому девять, полезно будет узнать, что настоящий крутой герой — это вовсе не тот оборотистый паренёк, который сумел раскрутить свой ютуб-канал до миллиона просмотров и заработал много бабла . А для взрослых мальчиков будет повод посмотреть повнимательнее на свои отношения с сыном.

P.S.

«Последний дюйм» — это тот случай, когда кинематографическая версия намного превосходит оригинал. В рассказе Олдриджа и Бен Энсли не тот, и мальчик совсем не такой.

Успех фильма побудил писателя продолжить эту историю. «Последний дюйм»-2 называется «Акулья клетка». Там Дэви во второй раз спасает своего отца, что уже заставляет читателя сомневаться — а всё ли в порядке с этим Беном, если он уже второй раз наступает на те же грабли. Которые, к тому же, бьют по лбу его собственного ребенка.

Хорошо, что никому не пришло в голову это экранизировать и портить незабываемое впечатление нашего детства от «Последнего дюйма».