Эта фраза из «Евгения Онегина» — наверное, самая известная литературная поговорка, вошедшая в массовый лексикон спустя довольно короткое время после выхода романа.
Она начинает одну из строф 8 главы и содержит популярную в то время сентенцию на тему «всему своё время». Сегодняшние антиэйджисты поспорили бы с Пушкиным, ведь он писал как раз о том, что в поздней любви нет ничего хорошего.
Но в возраст поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,
Печален страсти мёртвый след:
То, что эти слова со временем обрели иное смысловое наполнение, которого не имел в виду автор — тема известная и даже избитая. Тут речь о том, почему так получилось.
Чайковский
Этот смысловой перекос начался с момента выхода на сцену самой популярной русской оперы на этот сюжет — «Евгения Онегина» Чайковского.
В те времена, когда не было кино, опера довольно сильно влияла на массовое сознание. Это как раз один из таких случаев.
Именно Чайковский (он по большей части сам написал либретто к опере) вложил в фразу «любви все возрасты покорны» новый оттенок смысла, который Пушкин вообще не имел в виду, и который закрепился за этой фразой намертво. Это классический случай того, как можно вырвать фразу их контекста и построить на ней новое умозаключение.
Чайковский так и делает.
В защиту Чайковского надо сказать, что перекраивание классических литературных текстов во всех направлениях — норма в оперном деле.
Так поступают все либреттисты, и никто их за это уже лет 200 не осуждает.
Князь Гремин
Итак, Чайковский выращивает из пушкинского безымянного «мужа Татьяны», «князя №», «толстого того генерала» благородного немолодого князя по фамилии Гремин. Он ему нужен для того, чтобы был контраст непутёвому Онегину, проморгавшему свою большую любовь.
Как раз этот князь Гремин в своей арии и рисует ему эту картину тихого и настоящего счастья любви с Татьяной, к жгучей досаде Онегина.
Вот первые четыре строчки арии:
Любви все возрасты покорны,
Её порывы благотворны
И юноше в расцвете лет, едва увидевшему свет,
И закалённому судьбой бойцу с седою голово
Дальше он поёт о том, как эта любовь дала ему «и молодость, и счастье».
Этот текст — смесь Пушкина с Чайковским-либреттистом с подменой главной мысли.
Сравните с пушкинским:
Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
и далее о том, что эти порывы вовсе не так же благотворны людям зрелого возраста с применением таких сильных определений как «бесплодный», «печальный» и «мёртвый».
С момента премьеры оперы в 1879 году целая армия басов спела арию князя Гремина на сценах оперных театров и в концертах десятки тысяч раз. Она транслировалась по советскому радио, и миллионы советских слушателей поверили не Пушкину, а Чайковскому.
Тем более, что у Чайковского было такое мощное средство аргументации в пользу поздней любви, как прекрасная музыка.
При этом возраст князя у Чайковского действительно преклонный. Оперные Гремины — это настоящие ветераны с сединой в волосах. Вот, к примеру, знаменитый советский бас Марк Рейзен поёт эту арию на сцене Большого театра в свои 90 лет (!).
В итоге фраза «любви все возрасты покорны» заключает в себе нашу толерантность к поздней любви и современный культ любви вообще, но тут надо помнить, кого мы цитируем на самом деле: де-юре — Пушкина, де-факто — Чайковского.
И про эмансипацию…
Кстати, Чайковского не устраивало и то, как Пушкин закончил свой роман. Решительное «Но я другому отдана и буду век ему верна!» шло в разрез с модными идеями свободы чувств и женской эмансипации, докатившимися до России к семидесятым годах 19 века. Так что в первом варианте финалы опера включал в себя сцену объятий Онегина и Татьяны.
Потом, правда, Чайковский вернулся к пушкинскому оригиналу. Самое удивительное, что в музыке при этом он не изменил ни ноты.
Какой был муж Татьяны на самом деле (плюс впечатляющая подборка портретов юных генералов пушкинского времени) , можно почитать вот здесь.
