Как появилась эта картина?
Московский предприниматель в сфере строительного бизнеса Александр Пороховщиков (кстати, прадед известного советского актёра Александра Пороховщикова) решил построить в Москве шикарную гостиницу в славянском стиле с концертным залом и торговыми рядами.
Для украшения интерьера концертного зала (он назывался «Русская палата » или «беседа») он придумал повесить большое живописное полотно с изображением всех значительных славянских композиторов за последние 100 лет: «Собрание русских, польских и чешских композиторов».
С вопросом — кто достоин быть изображённым на этом полотне, он обратился к главному московскому музыкальному авторитету — основателю и директору консерватории Николаю Рубинштейну, и тот дал ему список имён.
После недолгих поисков исполнителя этого проекта Пороховщиков остановился на кандидатуре молодого и талантливого выпускника Академии художеств Ильи Репина, который за скромный гонорар (он очень нуждался в это время) согласился написать огромную многофигурную композицию размером примерно 4 х 8 метров.
Она была выполнена в срок и стала первым большим успехом начинающего художника.
Кстати, эта картина никогда не висела в ресторане «Славянского базара», как можно прочесть во многих источниках. Она была заказана специально для лекционно-концертного зала и украшала именно его интерьер.
Ресторан был открыт позже (в 1873 году), на месте реконструированных торговых рядов, и в нём были установлены бюсты славянских писателей.
Кто на ней изображён?
Вот эта известная теперь уже всем картина.
Цифрами обозначены русские композиторы. То, как они расположены на полотне, отражает иерархию в русской композиторской школе к началу 70-х годов так, как её видел Николай Рубинштейн.
В центре композиции, на первом плане (1), конечно, Михаил Иванович Глинка — к 70-м годам 19 века ставший, практически, иконой для всей русской музыки.
2 — глава «Могучей кучки» Милий Балакирев; 3 — молодой Николай Римский-Корсаков; 4 — писатель и музыкант князь Владимир Одоевский; 5 и 6 — Антон и Николай Рубинштейны — недавно открывшие первые русские консерватории в Петербурге и Москве; 7 — критик и популярный композитор Александр Серов (отец известного художника); 8 — Александр Даргомыжский; 9 — автор «Боже царя храни» Алексей Львов; 10 — Алексей Верстовский; 11 — автор церковной хоровой музыки Пётр Турчанинов; 12 — классик 18 века Дмитрий Бортнянский; 13 — салонный пианист и композитор Иван Ласковский и 14 — Александр Гурилёв.
На польских (они вчетвером справа) и чешских (их тоже четверо слева) композиторов отвлекаться не будем, потому что речь не о них.
Отметим некоторую фантасмагоричность этой картины, где смешаны давно покойные и здравствующие композиторы («холодный винегрет живых и мёртвых» — высказался по этому поводу Тургенев).
Все ли композиторы на месте?
Каждый, кто учился в музыкальной школе и проходил тему «Могучая кучка», глядя на эту картину, задастся вопросом: если тут есть Балакирев и Римский-Корсаков, то почему нет остальных членов балакиревского кружка — Бородина, Мусоргского, Кюи? И где, кстати,Чайковский?
Эти вопросы следовало задать Рубинштейну, который не включил в свой список музыкальной славы этих композиторов.
В своих воспоминаниях («Далёкое близкое») Репин цитирует ответ Пороховщикова на предложение Владимира Стасова (влиятельного музыкального критика) и самого художника включить в картину Мусоргского и Бородина:
«Вот ещё! Вы всякий мусор будете сметать в эту картину! Мой список имен музыкантов выработан самим Николаем Рубинштейном, и я не смею ни прибавить, ни убавить ни одного имени из списка, данного вам… Одно мне досадно — что он не вписал сюда Чайковского. Ведь мы, вся Москва, обожаем Чайковского. Тут что-то есть… Ho что делать? A Бородина я знаю; но ведь это дилетант в музыке: он — профессор химии в Медико-хирургической академии… Нет, уж вы всяким мусором не засоряйте этой картины!»
Простим Рубинштейну отсутствие Цезаря Кюи, он был гением военной фортификации, но не так чтобы выдающимся композитором.
Но как можно было игнорировать Бородина и Мусоргского?
Ведь ко времени написания этой картины Бородин был уже автором успешной Первой симфонии, лучших своих романсов и камерных сочинений, а Мусоргский написал к этому моменту довольно много романсов,«Ночь на Лысой горе» и «Бориса Годунова».
Исключение их из списка русских композиторов объясняется одним — явной предвзятостью по отношению ко всей «Могучей кучке» (которая активно выступала против консерваторий в принципе и братьев Рубинштейнов в частности) и лично к некоторым её представителям.
И если влиятельного Балакирева и уже популярного у публики Римского-Корсакова Рубинштейн игнорировать не мог, то в случае с Мусоргским он себе это позволил, потому что даже сам Балакирев невысоко его ценил и открыто ругал «Бориса Годунова».
Но где же Чайковский?
Отсутствие Чайковского на этой картине просто зияет.
Казалось бы, что могло помешать Рубинштейну включить в славный список русских композиторов и его тоже?
Конечно, в начале 70-х Чайковский ещё не написал свои главные оперы и симфонии.
Но уже тогда, в начале 70-х, Чайковский был очень известной фигурой в Москве. Единственный русский профессор на кафедре теории музыки, написавший к тому времени пару опер, знаменитую увертюру «Ромео и Джульетту», Первую симфонию, Первый квартет, популярные у публики фортепианные пьесы и свои шедевральные романсы, среди которых «Отчего?» и «Нет, только тот, кто знал».
Даже ревностно относящиеся к успехам московских композиторов Балакирев и Стасов восхищались его выдающимся талантом. По крайней мере, по сравнению с более молодым Римским-Корсаковым, изображённым на первом плане картины, у него было не меньше оснований попасть в список Рубинштейна.
При этом нельзя сказать, что Рубинштейн был к Чайковскому в оппозиции. Совсем наоборот: он очень его ценил и дружески опекал.
Лично переманил из Петербурга в Москву на должность профессора теории в только что открытую консерваторию, искал для него побочные заработки, поселил в своей квартире и даже покупал ему приличную одежду, пока Чайковский не встал на ноги материально. А также с усердием исполнял почти все его новые сочинения в качестве дирижёра или пианиста.
Но вероятно, Рубинштейн всё же счёл, что по совокупности творческих заслуг Чайковский не дотягивает до чести быть запечатлённым в ряду других русских композиторов.
Сам он, правда, охотно позировал Репину для картины, хотя композитором его назвать можно только с большой натяжкой. Все его музыкальные заслуги связаны с исполнительской деятельностью.
Теперь полотно «Славянские композиторы» без Чайковского висит в фойе Большого зала Московской консерватории, которая (внимание!) носит его имя.
