Многих знаменитых композиторов хоронили дважды. Это происходило по разным причинам. Кого-то уже после смерти возвращали на родину — с парижского кладбища Пер-Лашез были перенесены останки Беллини и Россини (теперь они покоятся в соборах Италии), а Глинку перевезли из Берлина, где он умер и был похоронен, в Петербург.
Шуберт, Глюк и Бетховен переехали с окраин Вены на Центральное кладбище в связи с реконструкцией города и для удобства туристов. Прах Паганини вообще скитался много лет из-за церковного запрета, так что только спустя 55 лет после смерти великий скрипач нашёл, наконец, постоянный приют в Парме.
Таких примеров довольно много. Великим людям и на том свете нет покоя.
Но с Йозефом Гайдном была совершенно особая история. Его хоронили трижды при обстоятельствах, заслуживающих отдельного рассказа.
Великий Маэстро
Йозеф Гайдн — друг Моцарта, учитель Бетховена и «отец классической симфонии» — в конце 18 — начале 19 веков был самым известным композитором Европы, признанным гением. Уже в преклонных летах он закончил свою славную карьеру триумфальными гастролями в Англии, где получил звание почётного доктора Оксфорда. Академии разных стран (в том числе и России) присвоили ему звание академика, а Вена объявила его своим почётным гражданином.
За год до смерти он последний раз появился на публике в Вене: накануне Антонио Сальери организовал торжественное представление его оратории «Сотворение мира». Этот концерт стал апофеозом всей карьеры великого композитора.
Гайдн уже был стар (через четыре дня ему исполнялось 76 лет) и страдал тяжёлым суставным артрозом, поэтому в зал его внесли на кресле. Публика встречала маэстро бурными овациями, стоя, оркестр играл туш, дамы заботливо кутали больные ноги старика в свои шали — в зале было прохладно. Все понимали, что видят его в последний раз. Растроганный Бетховен на прощание обнял своего учителя, поцеловал в лоб и приложился к руке.
После первого отделения утомлённый Гайдн поклонился аудитории, со слезами благословил оркестрантов, был вынесен из зала на руках и отбыл домой в парадной карете князя Эстергази. Жить ему оставалось год с небольшим.
Завещание
За шесть недель до смерти Гайдн самолично зачитал завещание из 63-х пунктов в присутствии родственников и слуг. Он был бездетным вдовцом, и своё состояние разделил между племянниками и прочими родственниками, знакомыми, соседями, слугами, садовником, экономкой и другими людьми.
Никто не был забыт. Сапожник, мастер, делавший для композитора отличные парики (Perückenmacher), уличный нищий слепец, внучка доброго человека, который лет 50 тому назад — в трудное для Гайдна время — одолжил ему 150 гульденов (долг, кстати, был отдан вовремя), и даже лично не знакомый ему школьный учитель со своими учениками из его родной деревни (Рорау), которую он навсегда покинул ещё ребёнком — все получили от него прощальный привет в финансовом эквиваленте.
Часть денег Гайдн оставил на собственное погребение по первому разряду (200 гульденов) и предусмотрел вознаграждение всем, кто должен был участвовать в похоронах. И даже сам сочинил себе надгробную эпитафию — Veni, scripsi, vixi (пришёл, писал, жил).
Итог своей жизни Гайдн подвёл в следующих словах:
«Бог даровал мне талант, и я благодарю Его за это. Я выполнил свой долг и старался принести пользу людям своей музыкой. Пусть теперь другие сделают то же самое».
Последние дни жизни Гайдна основательно подпортил Наполеон, который 13 мая 1809 года подошёл к стенам Вены, установил артиллеристские орудия в полумиле от дома Гайдна и начал обстрел города.
Гайдн успокаивал напуганных слуг:
«Дети, не пугайтесь; с вами ничего не случится, пока Гайдн здесь! «
Он до слёз переживал за исход этой войны. Если верить Стендалю, буквально за четыре дня до смерти он попросил отнести себя к фортепиано , чтобы сыграть и спеть «Императорский гимн» собственного сочинения (в то время он был гимном Австрийской империи, а в 20 веке стал гимном Германии). После этого он потерял сознание. Слова из этого гимна — «Боже, храни императора Франца!» — последнее, что произнёс Гайдн в своей жизни.
Спрашивается — что ещё может сделать честный человек для людей, отечества и государя императора, чтобы заслужить себе право упокоиться с миром? Но — увы! — Гайдну не повезло с вечным покоем.
Бедный Йорик
Гайдн умер 31 мая 1809 года и по причине военного времени был похоронен без особых церемоний в Гумпендорфе (окраина Вены) на местном кладбище Хундштурм.
На могиле Гайдна не было установлено ничего: ни надгробной плиты, ни памятника. Так что сочинённая им самому себе эпитафия не пригодилась.
Смерть Гайдна очень заинтересовала двух френологов-энтузиастов: Иоганна Петера — тюремного интенданта и коллекционера черепов — и бывшего секретаря князя Эстергази. Звали его Йозеф Карл Розенбаум.
Розенбаум был лично знаком с Гайдном, поскольку какое-то время они вместе служили у князя Эстергази. Говорят, что добрый Гайдн помог ему выпросить у князя разрешение на брак с любимой девушкой — Терезой, местной певицей.
В своих действиях друзья руководствовались чисто научным интересом. Им очень хотелось проверить, есть ли на черепе гения бугор музыкальности в соответствии с популярной теорией венского врача Франца Галля — основателя френологии. Его домашние лекции и впечатляющая коллекция черепов в те годы увлекли в Вене многих.
Из них двоих на похоронах Гайдна присутствовал только Розенбаум, его жена Тереза участвовала в отпевании.
Все события своей жизни Розенбаум ежедневно фиксировал в своём дневнике. Вот что он написал в вечер похорон:
«Сразу же после того, как могилу зарыли, я поговорил с господином Якобом Демутом (австрийцем, полностью ограбленным французами, довольно тучным, высоким, веселым человеком) об удалении этой великой во всех отношениях головы. Он согласился, и обещал сделать это завтра вечером и передать её мне в воскресенье утром.»
Затем Розенбаум поехал в больничный морг, договорился о необходимых химических манипуляциях с головой и оповестил Петера о том, что всё готово.
Через день они получили желанную голову Гайдна («ещё вполне узнаваемую») в мешке и, теряя сознание от запаха (об этом Розенбаум пишет подробнейшим образом), отвезли её в морг на обработку.
В итоге череп гения занял почётное место в специальном застеклённом ящике на полке в доме Петера.
Кстати, «шишка музыкальности», которую коллеги-френологи всё же на нём обнаружили, была не так ярко выражена, как они ожидали.
В отличие от хладнокровного Розенбаума, Иоганн Петер очень трусил, что все эти научные изыскания выйдут им боком, и в конце концов отдал череп своему подельнику. Так голова Гайдна переехала к Розенбауму и иногда он показывал её своим — самым надёжным — друзьям в качестве культурной программы после ужина.
Его, правда, слегка царапало раскаяние, и он собирался упокоить череп гения у себя в саду и водрузить над ним памятник. Но похоже, руки до этого у него так и не дошли.
А тем временем…
Тем временем могила бедного Гайдна так и стояла без надгробной плиты и памятника целых пять лет (неизвестно, был ли на ней хотя бы крест). Вполне вероятно, что со временем она была бы утеряна так же, как и место захоронения Моцарта и Вивальди, если бы не любимый ученик Гайдна Зигизмунд фон Нойком.
⭐И всё же: как хоронили Моцарта?
На момент смерти учителя он жил во Франции и, узнав про его бесхозную могилу, приехал, нашёл место упокоения великого композитора и поставил ему скромный памятник с зашифрованной цитатой из Горация: «Non omnis moriar» («весь я не умру»).
А ещё через шесть лет о Гайдне внезапно вспомнил его патрон — князь Эстергази (Николай II).
Точнее, ему напомнил о нём один из его сиятельных гостей — герцог Кембриджский. После исполнения оратории Гайдна он, якобы, высказался таким образом:
«Какое же, должно быть, счастье — владеть не только этой гениальной музыкой, но и прахом великого Гайдна!».
По легенде именно в этот момент в голове у князя мелькнуло что-то вроде «Да, кстати… а что же там с прахом?!» И только тогда он навёл справки о могиле Гайдна.
Забыт как Фирс из «Вишнёвого сада»
Эта его забывчивость довольно удивительна, поскольку семейству Эстергази Гайдн прослужил верой и правдой около сорока лет.
«Верой и правдой» — в данном случае это не просто фигура речи. Гайдн был самым преданным слугой, которого только можно представить. С его собственных слов (так он написал в своей автобиографии) — на службе у Его Высочества он «желал бы жить и умереть».
Собственно, так оно и вышло. Пока Глюк, Моцарт и другие известные композиторы разъезжали по всей Европе, лично презентуя свои сочинения и наслаждаясь славой, Гайдн жил в полной изоляции, как военнообязанный, причисленный к месту своей службы — княжеской резиденции в маленьком Айзенштадте.
Тридцать лет он относил лакейскую ливрею с галунами.
Практически до конца своей жизни он был капельмейстером последовательно у четырёх князей Эстергази, правда, в последние годы — больше номинально. С ним княжеская капелла прославилась на всю Европу, да и сам Гайдн на этой службе стал тем, кем он вошёл в историю музыки. Кроме того, он завещал семейству Эстергази все свои нотные архивы и библиотеку.
Кстати, состоятельным человеком Гайдн стал не благодаря своей преданной многолетней службе у Эстергази, а уже после неё — на пенсии, после того, как дважды съездил на гастроли в Лондон. На эти английские гонорары (уже на седьмом десятке) он смог купить себе хороший дом на окраине Вены.
Итак, спустя одиннадцать лет после кончины Гайдна Николай II Эстергази вспомнил о своём подданном и приказал перевезти прах композитора из Вены в княжескую резиденцию — Айзенаштадт, чтобы похоронить в главном соборе города (Бургкирхе). Гроб выкопали, вскрыли и обнаружили, что от головы Гайдна остался только парик с буклями — привет от похитителей.
⭐ Похоронен где-то здесь: Антонио Вивальди
Следствие вели…
Эта новость быстро разлетелась по Вене. Над забывчивым благодетелем Гайдна откровенно хихикали. Розенбаум (законченный циник) в своём дневнике пишет, что рассказывает эту историю гостям как анекдот.
Николай Эстергази был возмущён и шокирован. Он немедленно подал жалобу министру полиции и объявил награду тому, кто вернёт череп гения.
Пока шло следствие, Гайдна пришлось похоронить без головы. Это были уже вторые похороны Гайдна. Теперь он лежал в склепе Бургкирхе (в Айзенштадте).
Поиски похищенного черепа продолжались, но напрасно князь рассчитывал на профессионализм венской полиции. К тому же в её рядах тоже были любители френологии.
